Решаем вместе
Хочется, чтобы библиотека стала лучше?
Сообщите, какие нужны изменения и получите ответ о решении
|
Род. 12 августа 1956 года.
Современная русская поэтесса, прозаик, искусствовед. Член Союза писателей России с 1991 г. Родилась в 1956 году в Самаре. Живёт в Нижнем Новгороде.
"Любая победа дается через боль. Без боли нет ничего: ни любви, ни войны, ни мира.Она всегда. Она никуда не уходит. Смерть придет, а боль все равно будет!"
"... звуки, краски и слова – это всё разные символы-знаки единого искусства, и каждый художник выбирает свой язык, на котором он будет открывать людям своё сердце".
"Писатель в ответе за созданное, его слова, если они от сердца и искренни, всегда находят отклик у читателя и, значит, способны влиять на будущее".
Е. Крюкова
Предлагаем интервью с Еленой Крюковой, записанное Андреем Кузечкиным 12 декабря 2013 года в Центральной районной библиотеке им. Ф.М. Достоевского.
Писатель и поэт Елена Крюкова – необычайно жизнерадостный и эмоциональный человек. Это заметили все, кто побывал на творческом вечере Елены Николаевны в нашей библиотеке. После выступления Елена согласилась дать нам интервью.
– Елена, беглое знакомство с вашей библиографией впечатляет: у вас столько изданных книг. Как вам удаётся писать так много?
– Это видимость. На книжку объёмом триста страниц уходит от полугода до года. «Царские врата» вообще писала годами: откладывала, переписывала, «Юродивую» - тоже годами. Первые эскизы я делала с 95 по 97 год, потом в 2002 переписала, а к 2011 году сделала окончательный вариант этой книжки. «Русский Париж» писала весь 2010 год, «Серафима» писала весь 2009 год. Есть хороший писательский посыл: если будешь писать одну страничку в день, за год напишешь 365. Мой секрет производительности – просто ежедневно и еженощно находиться в пространстве своих героев. Я всё время так живу, это мой способ жить. У меня бывают, как у любого нормального человека, паузы, но во время этих пауз я болею.
– А как у вас рождаются сюжеты? Один из ваших последних романов посвящён жизни плода в утробе матери. Если честно, не представляю, что и как можно об этом написать
– Да, я его написала в этом году. Я замахнулась на роман об этом очень давно, нет – 10-12 лет назад. Но не потому, что я не видела прецедентов внутри мировой литературы. Я знаю, что масса писателей писала о родах, и у Горького есть знаменитый рассказ про то, как он принимал роды, и масса женщин-писательниц пишет о беременности, о родах, Татьяна Соломатина, вот эти её огромные медицинские циклы: «Акушер Ха» и так далее. Все эти медперсоналы роддомов – это меня не интересует. Меня вообще не интересуют бытовуха и бытовизм. Меня интересуют архетипы, я написала архетипическое произведение. Я написала 9 глав – 9 месяцев жизни в человеческой утробе, это рай. Фокус-то в чём – там есть наружное действие: это мать и это – постапокалипсис. Но большая часть главы посвящена жизни человека, он проходит там эпохи: зародыш, прежде чем превратиться в плод, и плод, прежде чем превратиться в ребёнка, готового к рождению. Зашифрованные эпохи – они там видны. Это всё в тексте, это всё мои загадки. Мне это далось так. Проживу, даст бог, ещё 20 лет – я это напишу по-другому. А может, и не буду повторяться. На такую тему решаются только один раз.
– Ваши книги издаёт «ЭКСМО», крупнейшее российское издательство. Как вам это удалось? Серьёзную литературу нынче не жалуют издатели.
– У меня есть литературный агент, девочка ужасно энергичная. Она уже знаменитый литературный агент в Москве, за три года существования агентства у неё уже около 100 авторов: и интеллектуальная проза, и коммерческая, и такая, и сякая. Моё мнение такое, что большие издательства скоро сдадут позиции: пространство занимает электронная книга. И второе: есть бурно развивающееся издательство «Книга по требованию». Свои новые романы буду издавать там. Если ни «ЭКСМО», ни АСТ не возьмут до февраля – издаю в «Книге по требованию» и показываю на премиях и конкурсах. Чем они хороши – не отбирают авторские права. Я роман «Старые фотографии» хочу попробовать издать так, иначе я не успеваю ни к «Букеру», ни к «Большой книге», никуда.
Все эти хитросплетения, кто кого напечатал… Надо просто работать и печататься, где печатают. Это так просто! Мне кажется, что через 3, 4, 5 лет «Книга по требованию» завоюет огромное пространство. Мне говорят: там много графоманов печатается – пусть печатаются, их знают 10 человек. А тех, кто издаст нормальную книгу и слегка подраскрутятся – их будут покупать и читать. Но это непредсказуемо. Например, Милорад Павич до «Хазарского словаря» написал тучу книг и после написал тучу. Но знаменитым стал только «Хазарский словарь». Почему? Неизвестно. Я даже Захару Прилепину говорю: «У меня нет книги-паровоза, которая бы толкала за собой все остальные книги». Он говорит: «Да, ты работаешь круто, крепко, но действительно, нет такой книги». Я подумала и усмехнулась сама себе: «Такой книгой может стать любая моя раскрученная книга». Но я сейчас принимаю имидж неизвестного автора, он мне нравится – не то, что имидж маргинала, а ушедшего в затвор священника, который иногда выходит на публику в библиотеку, что-то такое трындит, а потом опять уходит в ракушку и там пишет. (Смеётся.)
– Сегодня вы читали стихи, написанные по классическим правилам: рифма, размер… А экспериментировать не пробовали?
– Я объясню, почему я пользую рифму. Я умею и верлибром, я всяко умею. Вы просите песен – их есть у меня! Я ещё писала в конце 80-х и верлибры, и всякие другие опыты. Почему я от этого ушла и хочу писать в рифму? Потому что вот у Ромена Роллана есть в одной музыковедческой работе о Бетховене такие слова: пламенный поток в гранитном русле. Очень большой напор можно держать только хорошим крепким багетом, каковым для меня, как для художника, является рифма. Мне нужны эти железные удила. А верлибр – свободный, он даёт соблазн, кайф расслабухи. Расслабляешься и пишешь, пишешь и дописываешься, что и делают многие верлибристы. Они пишут расплывчатые структурально произведения, структурно не сорганизованные. Я не вижу формы, а поскольку для меня образ и форма едины, мне нужно, чтобы они были плотно притёрты.
– Слыхали такое выражение кого-то из великих: «верлибр – это подстрочник хорошего стихотворения»?
– Верлибр – подстрочник хорошего романа. А стихотворение – оно как рождается из души, так оно и есть. Это на сто процентов изображение, но и на сто процентов музыка. Стихотворение – это 200-процентное пространство. И если верлибром напишешь эту музыку, то можешь рифмой потом записать абсолютно другое. Пиши одно стихотворение!
– Кстати, о музыке. У вас музыкальное образование: почему бы не совмещать литературу и музыку? Почему вы остановились на литературе?
– Я сначала была музыкантом, потом стала писать, но не так, что: оп! календарный листок отлетел, Леночка садится и начинает писать стихи и прозу. Всё это переплеталось, я писала первые стихи в консерватории, никому не показывала. В те годы я была музыкантом-профи, мне важно было жить в музыке полнокровно и полноценно, но когда я уже стала как писатель выруливать на просторы печатанья, я поняла, что совмещать два дела просто очень тяжело. И физически, и сердечно, и эмоционально. И просто по времени: то есть, ты сидишь там, репетируешь в органном зале, репетиция записана с 9 до 12 ночи, потом ты берёшь такси, едешь к себе домой, расслабляешься, душ… и что – ты должен сидеть в два часа ночи и писать свою великую поэму? Нет. Или пиши поэму, или играй на инструменте.
– Кстати, как вы относитесь к современной академической музыке, вроде той, что в нашем городе можно послушать в ГЦСИ «Арсенал»?
– Я очень хорошо отношусь к любому современному искусству. Я знаю, что современная академическая музыка – она «сектантская», элитарная. Она для 2,5 человек, но если эти 2,5 человека в зале сидят – ты должен работать, как будто ты в Карнеги-холле. А что касается массовости и элитарности… ну, есть же элитарное искусство, оно было есть и будет. И есть массовое искусство: оно может быть вообще превосходным. Таким, что слёзы проливает народ – или смеётся народ. Раньше это называлось, к счастью, не масскультом и не масслитом, а народным искусством, народной песней. Я не имею в виду фолк, а произведения тех авторов, которые стали поистине народными.
– А как же Пушкин говорил: «пОшло то, что в народ пошлО»?
– Тогда тоже были эти же проблемы. А ещё одно замечательное совершенно выражение режиссёра Кшиштофа Занусси: есть эпохи, когда массовое искусство пытается притвориться элитарным – это эпоха развития. Но есть эпохи, когда элитарное искусство пытается притвориться изо всех сил массовым – это эпоха деградации.
– Стас Михайлов – народное искусство?
– Есть одна певица, она гений просто – Елена Ваенга. Для меня это абсолют песни во многих жанрах: и фолк, и рок, и романс, и авторская песня, и исполнение советских песен, всевозможные градации песенного искусства. Она написала около 800 песен. Стихи я не беру. Текст песни – это не стихотворение. Она поёт просто как Дженис Джоплин, у неё такой напор, и мне совершенно неважно, что там кое-где рифмы нет. Я этого не слышу, я слышу смысл и образ.
Елена прерывается, чтобы красивым чистым голосом исполнить любимую песню Ваенги, после чего продолжает:
– Валят в кучу Михайлова, Лепса и Ваенгу, Михайлов и Лепс – шансон-эстрада, а то, что делает Ваенга – она поднялась над масскультом. Какую песню ни возьми – я на каждую могу написать роман.
Так же и в литературе. Я очень терпимо отношусь к разного рода рыночной литературе. Сама давным-давно пишу что-то другое и думаю: «Ну, пусть народ развлекается». Однажды я пришла на пляж, смотрю: стоит женщина, профессор нашего университета, в ручках – книжечка. «Что за книжечка, Марья Иванна?» «Да вот, Дарья Донцова». А Марья Иванна – доктор исторических наук. Я говорю: «Не стесняйтесь, Мариванна, читайте дальше! Вы на отдыхе – не надо загружаться». И Михайлова, и Лепса слушают люди, которым просто надо побалдеть. Я думаю, что любой художник хочет быть народным.
– А что вы сами читаете для удовольствия?
– Я, может быть, очень удивлю и удивляю всех, когда говорю, что это Библия: Ветхий и Новый завет. Потому что – много очень образов. Много источников таких, из которых черпали люди до меня и будут черпать после меня. Без Библии не появилась бы ни «Юродивая», хотя это светский роман – не религиозный, не появился бы «Серафим», не появилась бы такая вариация Евангелия на русские сюжеты – «Русское евангелие», книжка в стихах. Я научилась читать по церковнославянской Библии с рисунками Гюстава Доре, первый мой язык был не русский, а церковнославянский. Она у нас просто была дома, я всё время лезла, чтобы покрасть её из спальни, где были папины книжные тумбочки. А светских писателей я редко перечитываю, но у меня есть один писатель, Лев Толстой, которого я перечитываю почему-то очень жадно – приблизительно раз в два-три года. Прямо сейчас я перечитываю «Смерть Ивана Ильича».
– Последний вопрос: есть ли у вас любимое местечко в нашем Канавинском районе?
– Канавино – уникальный район и почему-то он у меня ассоциируется с Фёдором Шаляпиным. Потому что здесь был в своё время оперный театр, ярмарочный, и Шаляпин здесь пел – огромный репертуар. И когда я хожу по той площади, на которой расположена ярмарка, я с Фёдором Ивановичем разговариваю, я его вижу, слышу… Я не знаю, есть ли у нас в Нижнем музей Шаляпина – но мне кажется, не иметь этого музея нам просто грех!
См. подробнее:
Персональный сайт Елены Крюковой
Книги Крюковой Е.Н. в нашей электронной библиотеке
Предлагаем также литературу по теме из фонда Канавинской ЦБС:
© Централизованная библиотечная система Канавинского района г. Нижнего Новгорода
603033, Россия, г. Н. Новгород, ул. Гороховецкая, 18а, Тел/факс (831) 221-50-98, 221-88-82
Правила обработки персональных данных
О нас Контакты Противодействие коррупции Противодействие идеологии терроризма Напишите нам