Ответить на комментарий

Александр Маркович Цирульников: о нижегородской литературе, ветеранах, Пушкине и связях журналистики с космонавтикой

Александр Цирульников – старейший сотрудник ГТРК «Нижний Новгород», телеведущий, редактор, писатель, поэт. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Почетный железнодорожник Российской Федерации. Почетный гражданин Нижегородской области. Кавалер Ордена Дружбы, полученного в 2011 году из рук тогдашнего Президента России – Д.А. Медведева. И, что особенно важно для нас, Александр Маркович провёл молодые годы в Канавинском районе, в поселке Сортировочном, учился в 168-й школе. Там же, в Канавине, и женился на Раисе Васильевне Карпуховой, сотруднице библиотеки им. А.С. Грибоедова. Мы не могли не встретиться с Цирульниковым в рамках нашего проекта «Живая энциклопедия Канавина».

В процессе разговора выяснилось, что «живой энциклопедией» можно назвать самого Александра Марковича – столько разнообразнейших исторических фактов, фамилий и просто интересных историй хранит в памяти этот человек! Вместо традиционного интервью о биографии и творческом пути получилась беседа… практически обо всём на свете. Нам оставалось лишь внимательно слушать, изумляясь его эрудиции.

Александр Маркович, кто Ваш любимый писатель? Кто повлиял на Ваше творчество?

– Мне трудно говорить о конкретном человеке. Могу сказать, что в детские годы, в школьные годы я очень любил Гайдара. У меня очень добрые чувства к Гайдару, несмотря на все инсинуации в печати. Солоухин придумывал разное о его «преступлениях», а я до сих пор с уважением к нему отношусь. Если как на литератора, то велико влияние наших старших товарищей-нижегородцев. Прежде всего – Бориса Ефремовича Пильника. Все мы вышли из Пильниковской шинели. У него шинель висела в кабинете, и рядом стояла кушетка. Он сидел допоздна, ложился на эту кушетку и укрывался шинелью. А ещё эту кушетку называли «соломенная вдова»… не столько соломенная, сколько «фоломенная», потому что когда к нему приезжал наш земляк из Москвы, Фёдор Фоломин (нижегородский поэт, 1908-1979 – здесь и далее примечания автора), он ночевал у Пильника и спал на этой кушетке.

Я мог бы ещё назвать Николая Ивановича Кочина (нижегородский писатель, 1902-1983, автор романов о жизни крестьянства), с которым у меня были самые добрые отношения и который мне подарил все его книги с автографами, Нила Григорьевича Бирюкова (1907-1979), замечательного нижегородского писателя редчайшей профессии – он писал оперные либретто. Например, к опере Касьянова «Степан Разин», которая шла в нашем оперном театре. Человек удивительной культуры, энциклопедических знаний, доброй души. Ещё нельзя не назвать двух людей с чистой совестью, как писал о них Вершигора (Пётр Петрович, участник партизанского движения в годы ВОВ, писатель, 1905-1963): Антон Петрович Бринский и Иван Иванович Бережной. Наши великие разведчики, партизаны. Бережной командовал разведкой Ковпака, а Бринский командовал крупнейшим на западе страны разведывательным соединением. Когда вышла книга, посвящённая 50-летию советских вооружённых сил, в 1968 году, он меня позвал к себе домой и спросил: «Вот ты всё допытывался, что у меня было, а я тебе не мог ответить. Теперь могу: вот, читай». Я листаю эту книжку: «выдающийся вклад в победу над врагом внесли Абель, Зорге, Бринский», – и говорю: « Это как понимать, Антон Петрович, вы идёте третьим? Не в алфавитном порядке – значит, по значимости?» А он отвечает: «Это ты как хочешь считай!»

Получил героя СССР, но в его книгах об этом нигде не написано, только в моих книгах «К слову пришлось» и «Полевая почта слова». Нигде не было сказано, что он руководитель этого разведывательного соединения, что звание героя СССР он получил за очень хитрую операцию. Подготовленные Бринским документы, подброшенные немцам, вечером уже были в Берлине у Гитлера на столе. После чего немцы полезли в Корсунь-Шевченковский котёл, им устроили Сталинград на Днепре.

Мог бы назвать замечательного поэта Владимира Михайловича Автономова, Александра Ивановича Люкина, удивительного поэта, мы учились друг у друга. В этом году (18 июня) исполнилось бы 74 года Юрию Андреевичу Адрианову, моему товарищу по факультету и по работе на телевидении. Мне его страшно не хватает. Друг у друга учились. Когда рождались новые стихи и прозаические строки – перезванивались, читали их друг другу. Вообще у нас был в Горьком свой литературный институт (школа для молодых литераторов), в этом литературном институте был один главный преподаватель – Борис Ефимович Пильник. Когда ещё были запрещены все поэты репрессированные, он нам настолько доверял, что читал их стихи, говорил: «Русская литература без них не может обойтись. Ну, как же без Корнилова?» И мы знали наизусть почти всего Корнилова, Цветаеву, всех, кто были тогда закрыты, запрещены, считались врагами народа, но потом стали классиками русской советской литературы: Эдуард Багрицкий, Борис Корнилов, Ярослав Васильевич Смеляков, у которого потом мы с Юрой Адриановым и Толей Востриловым были в семинаре на 4-м Всесоюзном совещании молодых писателей в 1963 году в Москве. Смеляков говорил: «Ребята, когда будете читать мои стихи, обращайте внимание на эпитеты. Вот меня эпитетам учил Багрицкий. У него были удивительные эпитеты, а когда я слушал Багрицкого, Женька Долматовский (московский поэт, 1915-1994, автор текстов к известным песням «Сормовская лирическая», «Моя любимая», «Любимый город») смотрел на девчонок, вот у него эпитетов и нет в стихах.

Слушая Александра Марковича, хочется всё бросить и немедленно бежать в библиотеку, навёрстывать упущенное и знакомиться с творчеством наших знаменитых земляков, писателей и поэтов.

Следите ли Вы за современной литературой, читаете ли новых авторов?

– Читаю, но немного. Я пытался следить, но никаких открытий для себя среди новых авторов не сделал. Может быть, и есть хорошие авторы, но у меня просто руки до них не дошли, когда сам пишешь, когда за 12 лет вышло 13 книг... Читать некогда, но и писать тоже, пишешь урывками, эта работа съедает всё. Сейчас вышла книга, сигнальный экземпляр получил вчера. Книга встреч с очень интересными людьми. В названии всех последних книг у меня было «слово»: «К слову пришлось», «Поверьте на слово», «Полевая почта слова», «Слово за слово», «Главные слова», «Словосочетание», «Слово на орбите»… А эта называется: «На расстоянии рукопожатия: словесные портреты».

Из тех наших поэтов, которых я читаю и перечитываю, это, конечно, Юра Адрианов, это, конечно, Николай Рачков, который вырос в огромного просто, замечательного поэта, из Арзамаса паренёк. Конечно, Фёдор Сухов, которого уже, к сожалению, нет. Люкин – это ж гений, недавно отмечали его юбилей, каждый год Люкинские чтения проходят в Княгинине, на его родине, в Инженерном институте. Люкин – это вообще удивительная простота, гениальность. Для меня остаются прекрасными поэтами Римма Казакова, Юлия Друнина, они все поэты с большой буквы. И, конечно же, вершина всего – Пушкин, от этого никуда не деться. И это прекрасно, что он есть у нас, это такое достояние! Всё остальное – где-то там… Самое высокое есть – Пушкин, до него никто не дотянулся и никогда не дотянется.

Я много лет ездил и езжу в Болдино и написал по итогам этих поездок большой том: «Рождается в Болдине слово». Я суммировал все поездки в Болдино, все впечатления и о Пушкине, и о пушкинцах, о болдинцах, потому что это удивительная земля! Они Пушкина считают своим родственником, и это так и есть, потому что Иван Васильевич Киреев («народный пушкинист», по инициативе которого в 1918 году была воссоздана барская усадьба Пушкиных) говорил: в каждом болдинце течёт хоть капля пушкинской крови. Там были удивительные старики, которые спасли Болдино в восемнадцатом году. Когда все помещичьи усадьбы горели в округе, они с кольями дежурили в парке, чтоб никто не поджёг. Им говорили: «Вы прихвостни барские, вот везде горят, а вы на охране стоите, за что любите своих бар-то?» А Киреев отвечал: «А мы не любим своих бар, мы их любим так же, как и вы своих. Они все одинаковые были, но у нас был Пушкин, и это память о нём». Удивительное сознание и отношение к Пушкину! Потом случилось так, что умер Киреев, умер Дворников, во Львовке умер Максим Иванович Куликов, вернулась домой в Питер блокадница, директор музея Юдифь Израилевна Левина, которая вывела этот музей на всесоюзный уровень… И, вы знаете, я вдруг понял, что мне в Болдино ездить не к кому. С ними было страшно интересно общаться, потому что, когда я Андронникова познакомил с Киреевым, он тогда сказал: «Ну, чувствуешь, как близко мы к Пушкину-то? На расстоянии двух рукопожатий! Вот смотри, молодой Киреев записывал рассказы Матвея Сивохина, который дожил до ста восьми лет, а он был кучером у Пушкина. Пушкин с ним за руку здоровался, а мы с тобой с Киреевым здороваемся». И он говорил, что надо не по годам считать, не по десятилетиям, а по рукопожатиям. До Петра Первого – четыре рукопожатия, до Екатерины Второй – три. И вдруг вся история – рядышком…

И, конечно, тема войны. Это, пожалуй, главная тема всех моих программ. Потому что в 1965 году меня вызвал к себе главный редактор и сказал: «Ты в новостях самый молодой, вот ты и займёшься встречами ветеранов». В каждом выпуске мне давали 5 минут, а шли письма со всей области, писали ветераны и назначали встречи своим однополчанам. Однажды выступаю по телевидению и говорю, что из 322 дивизии (322-я – это наша Горьковская дивизия, она уходила на фронт с площади Минина) получил письмо от Михаила Ефимовича Несселя, майора, он предлагает встретиться. Давайте договоримся, ветераны встретятся прямо у кремлёвской стены, между башнями, на том месте, откуда когда-то уходили.

И получилась потом фантастическая вещь. Есть знаменитый кадр, который обошёл все фильмы о войне. Когда, помните, в пушку вставляется снаряд, и на нём написано «По Рейхстагу!» Я показал его в своей передаче. Вечером поздно мне звонит дежурная по студии, Софья Александровна Кострова, наш главный киноредактор, и говорит: «Саша, тут звонит человек, который снят в этом кадре. Это он загоняет в пушку снаряд. Приходи завтра к 9 утра, он приедет в студию, я ему назначила встречу. Он никогда этот кадр не видел». Пришёл Андрей Тихонович Шакин, жил в Советском районе, работал на заводе «Орбита». Я говорю: «Андрей Тихонович, как же вы ни разу?..» Мы показали ему эти кадры, и он ревел в зале. Я говорю, а что это вообще было, как это было?» «А это приехал к нам маршал Василий Иванович Казаков. Привёз белила и сказал: «Ребята, давайте напишем на снаряде «По Рейхстагу», и выстрелим, это будет последний выстрел по Рейхстагу, дальше по нему стрелять нельзя. Этот выстрел – сигнал к штурму». И вот они этими ракетными снарядами зарядили «катюшу» и вдарили по Рейхстагу, это был последний залп Великой Отечественной войны.

И сейчас для меня важна тема войны. Чувствуется, как уходят эти люди, как сиротеет страна без этих стариков. А тогда 8 и 9 мая мне выпала фантастическая миссия. Я примелькался, они меня все узнавали, бросались ко мне: «А где это?» И только у меня был список. И я расставлял эти полки, дивизии и лыжные батальоны, эскадрильи: «Вы – там, вы – там, вы – туда.» Командовал этими частями, которые отстояли Москву, которые брали Берлин. Они были такие молодые ещё, им было по сорок лет. Нессель в те годы был директором гостиницы «Плёс» в Сормове. Он освободил всю гостиницу от постояльцев и отдал её под бесплатный (я не знаю, как ему это удалось) ночлег для однополчан, которые приехали к нему из разных мест. Мы с ним стоим и разговариваем, и он мне говорит: «Знаете, о ком я вспоминаю с болью? У нас в дивизии перед самой победой герой Советского Союза был, Иван Никифорович Чернов, он погиб в одном из последних боёв». И тут я смотрю – с ним что-то происходит. У него глаза, что называется, на лоб полезли. Я говорю: «Михал Ефимыч, что случилось?» Он дар речи потерял. А это прямой эфир. Я боюсь, он сейчас упадёт или что-то. И он говорит: «Ваня… Ваня идёт!»

Все решили, что Чернов погиб, больше того – посмертные извещения пошли домой. А он был ранен, попал в госпиталь, победу встретил там. Потом жил в Кстове, пережил всех, умер в позапрошлом году.

Как Вам кажется, в наше время профессия журналиста потеряла былой авторитет?

– Знаете, это было всегда одно и то же. Двадцать, тридцать лет назад. Хорошо относятся к хорошим журналистам. Но сейчас этих хороших журналистов стало намного меньше. Знаете почему? Они плохо учатся. Они приходят к нам из университета с кафедры журналистики с «пятёрками» в дипломах – абсолютно незнающими, несведущими людьми. Они нелюбопытны, вот вся их беда. Их и плохо учили, и они плохо учились. И только придя сюда, со всеми своими «пятёрками», они начинают осваивать профессию сызнова, с нуля. Вот мы отмечали в 2011 году 50-летие полёта Юрия Гагарина. Я их спрашиваю: «Кого вы знаете из космонавтов?» Хорошая девчонка, умница, мне говорит: «Ну, Гагарин, Титов, Терешкова». «А дальше? – спрашиваю. «А дальше никого не знаю». Я говорю: «Даже Зудова не знаешь, нашего земляка?» «Не-а, не знаю».

Те ребята, которые приходят с чистого филфака, эрудированы больше и акклиматизируются у нас быстрее. А те, кто приходит с кафедры журналистики, даже с кафедры телевизионной журналистики, обучены работать с камерой, клеить видеоматериалы, но они всё равно ничего не умеют. Всё зависит от них. Если учатся «от и до», то «от и до» они и останутся.

Записал Андрей Кузечкин. Июнь-август 2013 года

P.S.: Александр Маркович ушел из жизни 28 января 2023 года. Светлая память!